Наука «стареет» – об этом говорят много и давно. Физико-математической науке «досталось», пожалуй, больше других – снижается уровень школьной подготовки по физике и математике, а молодые талантливые ученые уезжают за границу. Профессор ФФ Семен Леонидович Ляхович, руководитель многих проектов, поддержанных самими разными научными фондами, чьи ученики регулярно выигрывают многочисленные премии и гранты для молодых исследователей, считает, что преемственность в науке – это не просто процесс передачи знаний от одного человека другому.

-Преемственность – более широкое понятие, чем просто воспитание ученика учителем. Непосредственного наставника, кстати, может и не быть, его, например, не было у Эйнштейна. Понятие «самородок» в науке – это миф, ученый никогда не вырастает без хорошей научной среды. Все ученые, которые добились значительных успехов, заканчивали приличные университеты, где воспитывались в духе определенных научных школ. Само понятие «научная школа» на Западе несколько отличается от нашего, и различно в разных странах. Там это чаще всего просто объединение нескольких групп ученых из разных городов, достаточно независимых друг от друга, но имеющих постоянные научные связи, обменивающихся сотрудниками, учениками, идеями, делающих время от времени общие проекты. В России же «научная школа» больше, чем просто научное окружение. Обычно это выглядит как группа людей, имеющая одного или несколько лидеров (ядро школы), работающая в одной области науки, но не обязательно по одной тематике. У истоков часто стоит своего рода патриарх, за которым постепенно вырастает несколько поколений специалистов.
– То есть без научной школы настоящие ученые не вырастают?
– Это является важнейшим фактором, но если говорить о школе, как о среде, воспитывающей ученых, то она должна соответствовать ряду условий. Например, быть достаточно разнообразной – успех определяется в том числе и диверсификацией тематики и стиля исследований.
Кроме того, место, где существует научная школа, тоже накладывает свой отпечаток. Томск – город провинциальный. И здесь есть определенный «научный потолок», который ограничивает масштабы школы. Он выше, чем в большинстве других городов России, но ниже, чем в Москве и в ведущих зарубежных научных центрах. В том же Кембридже человек чувствует, что он ходит по камням, по которым ходили Ньютон, Максвелл, Дирак, Резерфорд… Иметь там большие амбиции считается нормальным. Ты находишься в окружении, где среда обязывает, она тебя поднимает и ждет от тебя дерзновений. Там положено быть слишком умным. В Томске – выражение «слишком умный» употребляется скорее в негативном смысле.
– Какова тогда роль научного руководителя в подготовке будущего ученого?
– Одной из важных задач научного руководителя является выбор тематики. Она должна быть адекватна для данного человека и для данной ситуации в этой области науки. Руководитель должен правильно готовить и правильно оценить уровень подготовки, способности человека и в каком-то смысле прогнозировать: как будет развиваться дальше молодой ученый, и как будет эволюционировать данное научное направление. В каком-то смысле это стратегическая ставка, которая делается на годы. Адекватные задачи должны ставиться и в рамках всей научной группы. Они должны быть достаточно амбициозными, предполагать высокие цели, но при этом оставаться реалистичными. Для научного руководителя непозволительна «маниловщина».
Еще одна задача – обеспечивать научные связи для своих учеников и коллег. Молодое поколение должно расти с самого начала как часть профессиональной (т.е. не провинциальной) элиты, его нужно позиционировать, “засвечивать” в научном мире. То, что молодежь нашей кафедры получает большое количество грантов – результат такой многолетней деятельности.
Кроме того, научный руководитель, лидеры должны обеспечить финансирование группы. Людям необходима уверенность, что наука их прокормит, чтобы они не искали заработки на стороне. Потому что, если человек ищет посторонних приработков, он уже не только не может бороться за мировое лидерство в своей области, это верный путь к профессиональной деградации.
– Существуют ли какие-то особые критерии, условия, необходимые для того, чтобы преемственность сохранилась?
– Считается, что есть такой временной отрезок, после которого прерывается связь времен – примерно 15 лет. Люди разных поколений просто перестают друг друга понимать на научном языке. Например, известен такой процесс, как нарастание математической культуры физиков. Каждые 10-15 лет происходит следующий шаг в математическом аппарате, который используется в физике. И каждое следующее поколение более рафинировано в математике, чем предыдущее. Люди, разделенные возрастом на 30 лет, просто друг друга не понимают, хотя говорят об одном и том же. Кроме того, сейчас возникает еще один конфликт поколений, когда старшее, в среднем, оказывается намного способнее, чем молодое.
Еще один отрицательный фактор – отсутствие конкуренции. Попасть в науку должно быть трудно. Даже если человек явно лучший, он все равно должен ощущать конкуренцию и знать, что за ним в очереди стоит много других, что ему за место на научном Олимпе надо бороться. Но если человек с детства привык к тому, что он один последняя надежда, то это очень плохо для него. Только там, где есть конкуренция, молодые ученые приобретают лучшие черты своего поколения. В мире этот процесс «ослабления» поколения 25-летних в сравнении с 50-летними тоже наблюдается, но в России его масштабы значительнее.
– Есть ли в Томске свои «личные» проблемы подготовки научной смены?
– Возможность воспроизводить себя в науке упирается здесь в следующее: мы постоянно теряем значительную часть лучших учеников – они уезжают в Москву, за границу. При этом, в отличие от западной модели, где мобильность высока и носит многосторонний характер, мы никого не получаем взамен. Это наша основная проблема, потому что научным школам нужен постоянный приток молодой крови, иначе происходит деградация. На Западе состав группы в университете, работающей по одной тематике, редко превышает трех профессоров. При этом они имеют еще двух-трех постдоков, которые меняются каждые год или два, плюс несколько аспирантов. И постдоки, и аспиранты приезжают обычно из другой группы. То есть у них создается своеобразная научная сеть. Это специалисты фактически одной школы, которая существует в таком дисперсном состоянии – ученые находятся в разных городах и даже странах. Причем вся подготовка молодых исследователей в такой сети хорошо координирована, и на нее выделяется немало средств – для этого есть специальные программы с колоссальными объемами финансирования. В России же была лишь одна такая попытка – программа «Интеграция», в которой аспект мобильности не был центральным. В итоге мы в одностороннем порядке снабжаем «свежей кровью» Москву и Запад, которые и так находятся в лучшем положении.
Чтобы школы развивались и процветали, нужно привлекать молодых, но это стоит денег и организационных усилий. И такие усилия прилагаются. Например, не так давно в ТГУ была открыта преддокторантура, в которую отбирают перспективных молодых ученых. В прошлом году на счету университета появились две новые медали РАН. Одну из них получил преддокторант РФФ, другую – студент ФФ, научным соруководителем которого также является преддокторант, почти все преддокторанты участвуют в грантах, имеют хорошие публикации, средний преддокторант работает гораздо активнее среднего доцента. Если бы средств выделялось больше (переезд стоит дорого), мы могли бы привлекать достойных молодых людей из других мест, брать их к нам на год или два, приглашать и продвинутых ученых на некоторое время поработать с нами и нашими молодыми. Национальной программы академической мобильности в России нет, поэтому школы, особенно периферийные, испытывают серьезные трудности с воспроизводством – это общая ситуация.
Когда-то к нам приезжали поступать абитуриенты, не добравшие один-два балла в элитные московские вузы. Многие из них были способнее тех, кому они уступили на экзаменах в Москве, просто эти ребята заканчивали школу в глубинке. И нередко они показывали у нас, что называется, «высший класс». Сейчас эта категория абитуриентов ТГУ практически отсутствует. В этом смысле университет теряет свое значение национального центра подготовки элитных кадров. Мы недорабатываем по улучшению качества абитуриентов. Тех действий, которые предпринимаются в этом направлении, уже явно недостаточно.
Еще одна проблема – индифферентное отношение университетской системы к ученым молодого и среднего поколений, составляющих научные школы. Например, у нас все доценты и профессора получают одинаковую зарплату. Одни – делают науку и получают дополнительную, обычно небольшую, оплату по грантам (при этом на лидеров групп, особенно на руководителей, кроме собственно научной работы, ложится большая нагрузка по подготовке заявок и отчетов). Другие не занимаются наукой совсем, а значит, не могут соответствовать уровню элитного университета: как преподаватели, они не укрепляют кадровый потенциал вуза и не поднимают его рейтинг. Но у них много свободного времени для других приработков, в итоге они часто зарабатывают лучше ученых. Такая уравнительная система зарплат не стимулирует поддержку научных школ, и от нее во многих местах уже отказались, причем, как правило, это оказывалось эффективным. Те же организации, которые за эту уравнительную систему держатся – ослабляют свои научные школы.
– Каково, на ваш взгляд, будущее науки России с точки зрения преемственности?
– В России сложилась своя специфическая научная культура, имевшая много общепризнанных достоинств. Она слабеет – это факт. С другой стороны, российское научное сообщество имеет в себе немалые силы, и оно сопротивляется этому процессу само, стихийно, при не очень последовательной политике государства в этой области. В том числе ученые пытаются искать решения проблемы подготовки смены на разных уровнях. В Москве, например, наметилась тенденция к росту уровня аспирантов. Там есть созданный В.И.Арнольдом центр непрерывного математического образования – фактически элитная научная школа математики и с ней ассоциирована сеть средних школ. Нечто подобное делается и в Петербурге. В нашем университете пока нет опыта такого рода. Безусловно, в ТГУ осознается проблема смены поколений, и много позитивных шагов делается и системно, и точечно – по конкретным людям. Но все же, на мой взгляд, этой проблеме уделяется маловато внимания в сравнении, например, с проблемами финансирования и «основных фондов». Основной фонд науки – это человеческий капитал, способные и подготовленные люди на всех уровнях, начиная с талантливых абитуриентов и вплоть до лидеров научных групп. Остальные «фонды» должны служить в первую очередь культивации генофонда. Иначе прервется связь времен.

Записала Наталья ШАРАПОВА
Фото Евгения ВОРОШИЛОВА